Рубен Варданян: «Я убежден, что чем больше нам дал Господь, тем больше мы должны добровольно, с желанием отдать в мир»
За время заключения Рубену Варданяну отправили много писем, но до адресата дошли далеко не все. Автор одного из таких сообщений – известный писатель Евгений Водолазкин.
В этом письме и в послании, которое в ответ написал Рубен Варданян, два давних друга осмысливают события настоящего и обращаются к вечному. Они размышляют о вере, духовном пути и предназначении, о нравственном выборе – трудном, но необходимом.
Евгений составил из этой небольшой переписки с Рубеном диалог, который опубликовала команда сообщества Noôdome. По словам писателя, он не занимался специальным подбором отрывков и стремился к одному: показать своего друга таким, какой он есть на самом деле.
«Писательское ремесло предполагает умение в двух-трех словах охарактеризовать человека. В отношении Рубена мое определение максимально кратко: он настоящий», – пишет Водолазкин.
Приглашаем прочитать фрагменты писем и убедиться в точности этой характеристики.
Диалог вне пространства и времени: отрывки из писем Рубена Варданяна и Евгения Водолазкина
В условиях, когда пространство ограничено, а свобода – недоступна, слово становится единственным мостом, соединяющим людей.
Евгений Водолазкин (Е.В.), писатель
«С Рубеном Варданяном мы знакомы довольно давно. Я не политик и не финансист: ни в одной из этих сфер мы ни в какой форме не сотрудничали. Хочу сказать о Рубене как о хорошем человеке, попавшем в беду. Писательское ремесло предполагает умение в двух-трёх словах охарактеризовать человека. В отношении Рубена моё определение максимально кратко: он настоящий.
Понимая, что никто не обязан доверять моей писательской интуиции, я подумал, что мог бы опубликовать несколько фрагментов нашей с Рубеном переписки. Специальным подбором отрывков я не занимался. Просто хотел облегчить восприятие тем, кто предпочитает тексты. Призываю всех, от кого это зависит, помочь освобождению Рубена Варданяна».
Рубен Варданян (Р.В.), сооснователь Noôdome, филантроп и социальный предприниматель
Доброго мгновения, дорогие Таня и Женя! Собрался с духом – и решил написать вам письмо. Я в отличной форме и вчера прочёл «Оправдание Острова» (роман Евгения Водолазкина, вышедший в 2020 году – прим. ред.). И долго не мог заснуть: выписывал понравившиеся мысли, истории, размышления, с чем-то спорил и не соглашался.
Е.В.
Рубен, дорогой, мы с Таней получили твоё письмо – большое и глубокое. Оно так не похоже на обычные письма. При чтении его возникло какое-то особенное чувство.
Такое могло бы возникнуть при чтении древних посланий, с которыми мы, в силу наших занятий, имеем дело. Связано это чувство с особым временем твоего письма. Точнее, с отсутствием времени – оно как будто из вечности.
Зная тебя довольно хорошо, мы явственно ощутили, как возросла твоя духовная крепость, насколько ты сейчас сильнее и мудрее нас. Та высота, на которой ты находишься, – это главное условие для выживания, потому что, если человек спускается вниз, он рискует быть растоптан обстоятельствами.
Та высота, на которой ты находишься, – это главное условие для выживания, потому что, если человек спускается вниз, он рискует быть растоптан обстоятельствами.
Р.В.
Для меня это были очень важные 16 месяцев. Я смог определить, кто я, обрести ценности – опоры, и быть честным с собой. Должен сказать, что считаю это большим подарком, что я был вынужден заниматься собой. Я убежден, что чем больше нам дал Господь, тем больше мы должны добровольно, с желанием отдать в мир.
Потому что мы приходим в этот мир на короткий период времени – для того, чтобы, пройдя по серединному пути, быть мостом между материальным и духовным мирами. Для того чтобы мост был устойчив, он должен опираться на два мира (опоры), но при этом нужно помнить о равновесии и мере, ничего не копить для себя, не думать о завтрашнем дне и, как нить накаливания, минимально тратить на себя.
Я убежден, что чем больше нам дал Господь, тем больше мы должны добровольно, с желанием отдать в мир.
Е.В.
Беды и недуги утончают человека, но не всякого. Некоторых – ломают. С тобой произошло первое. Отсюда — стремление говорить о главном, тогда как в обычной жизни мы тратим слова и время на всякую ерунду. И время у тебя сейчас, как я уже сказал, – особое. То, что грамматически можно было бы определить как длящееся настоящее. Оно, на мой взгляд, ближе всего к вневременности или вечности. Наверное, в твоей ситуации и невозможно пребывать в каком-то другом времени.
Ты, я думаю, пронзительно чувствуешь каждую минуту — и живешь ею. Неслучайно ты приветствуешь нас словами «Доброго мгновения!», а счёт времени ведешь не по годам, а по дням. Эта сосредоточенность на настоящем хорошо описана Тютчевым:
Не рассуждай, не хлопочи –
Безумство ищет – глупость судит;
Дневные раны сном лечи,
А завтра быть чему – то будет…
В романе «Брисбен» один их моих героев говорит примерно следующее:
«Прошлого нет, потому что оно прошло, и память о нём обычно искажена. Будущего нет, потому что оно – в чистом виде наша фантазия. Придёт же оно в виде настоящего, и совсем не таким, каким мы его представляли. Потому настоящее – это единственная реальность, с которой следует всерьёз считаться».
Р.В.
Если бы у меня была возможность, я бы в твоей замечательной книге заменил слово «жалость» на «со-страдание». Потому что любовь – это умение сострадать безусловно всем.
Мы приходим в мир служить Господу – добровольно, без страха и просьб, любить всех одинаково, потому что во всём – Его частичка.
Любовь – это умение сострадать безусловно всем. Мы приходим в мир служить Господу – добровольно, без страха и просьб, любить всех одинаково, потому что во всём – Его частичка.
Е.В.
Что касается замены слова в «Оправдании Острова», то, что называется, «ничтоже вопреки глаголю».
Замечу лишь, что в русском разговорном языке, особенно в глубинке, «жалеть» означает и «любить». Чаще я использую слово «милость».
Этот роман – в сравнении с другими моими книгами – как-то оказался в тени, но он для меня по-особому важен. Он во многом повторяет принципы повествования летописей и хроник, где нет причинно-следственных связей в привычном для нас смысле. Там каждое последующее событие не продолжает, а нарушает предыдущее событие.
Я не то чтобы против причинно-следственного принципа – просто надо понимать, что его возможности очень ограничены. Мы выстраиваем причинно-следственные цепочки только из тех звеньев, которые нам удалось найти, а это – очень небольшая их часть. Как поётся в народной песне: «Бирюзовые золоты колечки раскатились ой да по лужку», а собирают – только те, что возле ног, и пытаются вытянуть их в какую-то цепочку. Именно поэтому в мире происходят сейчас события, которых не мог предсказать никакой самый умный умник.
Но ещё более важная мысль романа – об абсолютном значении нравственности как в личном отношении, так и в отношении тех, кто от тебя зависит. Собственно, одно переходит в другое. Иными словами: готов человек подняться на гору, чтобы говорить с Господом?
У моих стариков в романе всё было, что называется, в порядке: они жили в Париже, и их возраст вполне давал им право там оставаться. Но они вернулись на Остров. Что-то подобное произошло с тобой. И – да, ты прав: чем больше мы получаем, тем больше мы должны отдавать миру. Может быть, именно сейчас и происходит твоё собеседование с Господом.
Р.В.
Ещё одна мысль. Между двумя крайностями, белым и чёрным, – не серая зона, а бесцветная, и мы её – каждый – заполняем своим цветом, своими действиями, своим выбором.
Вот об этом я хочу сказать чуть больше. Всякий выбор требует упрямства. Я бы добавил: и готовности к риску, ошибке, неудаче. Поэтому люди бегут от свободы выбора и прячут её за статьями закона, традицией, общественными нормами.
Между двумя крайностями, белым и черным, – не серая зона, а бесцветная, и мы ее – каждый – заполняем своим цветом, своими действиями, своим выбором. Всякий выбор требует упрямства. Я бы добавил: и готовности к риску, ошибке, неудаче.
Е.В.
Думая о тебе, представляю, что сейчас для тебя существуют две важные вещи: воспоминания и их осмысление. Нынешние люди, в отличие, скажем, от людей Средневековья, часто боятся остаться наедине с собой, потому что у них нет для этого достаточных ресурсов. У тебя они есть, и ты можешь думать о главном.
Говорю это не для того, чтобы тебя утешить, а для того, чтобы укрепить. Испытываю твёрдую надежду, что нынешнее твоё положение не продлится долго, и к нормальной жизни ты вернёшься ещё более сильным и мудрым, с чётким пониманием того, что в жизни важно, а что – нет.
Нынешние люди, в отличие от людей Средневековья, часто боятся остаться наедине с собой, потому что у них нет для этого достаточных ресурсов. У тебя они есть, и ты можешь думать о главном. Говорю это не для того, чтобы тебя утешить, а для того, чтобы укрепить.
Р.В.
Я тут стал вести дневник и фиксировать, на что у меня уходит время. И получилась удивительная вещь. При том, что у меня сейчас минимально уходит на текучку, внешний шум, дорогу и другие отвлекающие вещи, практически нету траты времени на желания, страсти и хулиганство. Тем не менее, весь день уходит на поддержание себя.
Потому что я понял, что важна не только гимнастика тела, или принятие душа, или чистка зубов, но и гимнастика Ума, духа, души. Не только очищение тела, но и молитвы, и пост для души и многое другое.
Только поддержка себя, если её делать и для тела, и для ума, и для души, занимает от 15 до 20 часов в день. Это очень сжато. Если добавить два-четыре часа на познание, то на текучку и желания (даже с учётом, что можно некоторые вещи дублировать, делать одновременно) всё равно остаётся меньше двух-четырёх часов. Теперь понятно, почему только в Древней Греции был расцвет философии и искусств. Я уже не говорю, что на скуку вообще не остаётся времени.
Когда пишешь человеку, проходящему тяжелейшие испытания, всегда ощущаешь недостаточность, даже легковесность своих слов. И все-таки они должны быть сказаны, чтобы ты почувствовал энергетические импульсы со стороны любящих тебя людей.
Е.В.
Когда пишешь человеку, проходящему тяжелейшие испытания, всегда ощущаешь недостаточность, даже легковесность своих слов. И всё-таки они должны быть сказаны, чтобы ты почувствовал энергетические импульсы со стороны любящих тебя людей. Мы молимся о тебе, о том, чтобы освобождение пришло как можно скорее. Храни тебя Бог!
Знаешь, сейчас пишу пьесу о Серебряном веке. Речь там идёт о том, как один из цирков решил поставить «Божественную комедию» (практиковались такие постановки в цирках).
Для меня это был хороший повод перечитать Данте – причём не в классическом переводе Михаила Лозинского, а в переводе начала ХХ века, выполненном Ольгой Чюминой. В чём-то он не уступает Лозинскому – она была очень неплохой поэтессой.
Сцена в пьесе решена в виде цирковой арены. И вот эта арена от сцены к сцене меняется: то это цирковой манеж, то – круги Ада. Герои делят свое пребывание между этими двумя пространствами, и непонятно, где в точности пролегает граница между ними. Мне это показалось каким-то печальным символом нынешней эпохи – во всём мире. Они собирались поставить все три части «Божественной комедии»: «Ад», «Чистилище» и «Рай», но не добрались даже до «Чистилища» – увязли в «Аде». Лишь немногие сумели пройти, не замочив в адской грязи ног. Для этого иногда требуется взлетать. Дай нам Бог таких полётов!
Молимся о твоем скорейшем освобождении. Общение с тобой не только глубоко, но и благодатно. Давно я не вёл ни с кем такого удивительного диалога, где каждое слово – настоящее.